Журналист «СМ Номер один» добровольно побывал в шкуре подследственного

Провести ночь в камере Иркутского следственного изолятора предложили журналистам сотрудники ГУФСИНа. Согласились на этот подвиг всего четыре человека, в их числе и корреспондент «СМ Номер один». На вопросы работники СИЗО отвечали охотно, а вот представиться не пожелали. Их можно понять - все-таки работа не предусматривает публичности.

Изолятор

В вечернее время бетонный забор СИЗО, опутанный колючей проволокой, выглядит еще более устрашающим, чем при дневном освещении. По легенде, нас привезли милиционеры, хотя на самом деле мы пришли добровольно. Дверь за нашими спинами закрылась с диким грохотом. На территории СИЗО нас встретили сотрудники дежурной смены сборного отделения. И началось: «Руки за спину, идем строем!» Держать руки за спиной журналисты совсем не привыкли, поэтому сотрудники СИЗО постоянно нам об этом напоминали. Как и о том, что во время остановки надо поворачиваться лицом к стене.

Несмотря на то что здание СИЗО построено в середине XIX века, состояние его довольно приличное. Цветы в горшочках на стенах должны создавать некий уют. Сотрудники изолятора рассказали, что мы застали далеко не худшие времена СИЗО. Вместимость изолятора - 1505 человек. Сейчас здесь столько и содержится, а было время, когда в камерах находилось около 6000 задержанных.

Медосмотр

Первым делом нас отправили на медосмотр. Мужской конвой, сопровождавший нас, остался за дверью. Женщин осматривала медицинский работник в присутствии сотрудника СИЗО - женщины. По правилам нужно было раздеться полностью. Но как-то нас эта идея не вдохновила. Так что обошлись поверхностным осмотром кожных покровов на наличие заразных кожных заболеваний и волосистой части головы на педикулез. Если обнаруживается заразное заболевание, то человека и его вещи отправляют на санобработку.

Медосмотр требует много времени, - отметила врач СИЗО. - У нас два медкабинета в разных корпусах. В одном проверяются прибывшие, в другом убывающие. Текучка страшная: на медосмотр приходят те, кому нужно на допросы в отделы, и те, кто отправляется в колонии, с поездов. Такие могут сидеть в СИЗО всего одну ночь. В день мы проверяем около 500 задержанных.

После медосмотра у нас забрали паспорта. И странно - без него как-то сразу себя чувствуешь незащищенным. Вместо документа гражданина РФ на участников эксперимента завели камерные карточки. Предложили выбрать статью, по которой предстоит сидеть. Предварительно нам рассказали, что чаще всего в СИЗО попадают люди по статьям, связанным с наркотиками, кражей и убийством. Я решила сесть за воровство.

Обыск

Далее был обыск. Вот это неприятная процедура. Опять нужно было полностью раздеться. Понятно, что женщин осматривают только женщины. - Проверяем мы абсолютно все, - говорит младший инспектор отдела режима СИЗО. - Сначала предлагаем задержанному выложить запрещенные предметы добровольно. А потом мы сами ищем. И вот тут, если обнаружится что-то запрещенное, это будет наказуемо. Мы прощупываем все швы - в них часто пытаются пронести наркотики, сим-карту, заточки. Находим и дрожжи, используемые для приготовления алкогольных напитков. Но самое необычное - как-то нашли лак для ногтей в отверстии в теле. Остается гадать, зачем задержанная так хотела его пронести в камеру.

После обыска мы почувствовали себя вообще беззащитными. Еще бы - забрали деньги, драгоценности и мобильный телефон, который я специально зарядила в надежде, что ночью, когда нечего будет делать, пообщаюсь с друзьями. Еще у меня в сумке нашли перочинный ножик. За это сразу посадили бы в карцер. Хорошо, что я журналист на задании. Изъятые деньги, сообщили нам, кладут на счет задержанного, на них он может приобрести продукты в магазине СИЗО. Драгоценности передают в камеру хранения. Увидев наши испуганные глаза, сотрудники заверили, что вещи не пропадут. Пришлось смириться - выбора у нас не было. Единственное, что было разрешено пронести из украшений, - это крестик и другие предметы религиозного культа, правда только на веревочке, а не на цепочке.

Откатали пальчики

А потом началось совсем как в кино: нас сфотографировали в профиль и анфас для карточки. - Проходите, я вам пальцы откатаю, - с улыбкой встретила нас в соседнем помещении инспектор-дактилоскопист. Сотрудники СИЗО посмеивались, потому что средство, используемое для дактилоскопии, было нам привычно. Это типографская краска, которую используют для печати газет, только в нее добавляют определенное вещество, название которого нам, конечно же, не сказали. Много смеха вызвало и то, что мы не знали, как мыть руки после дактилоскопии. Это целая система! Краска смывается в несколько подходов... кусочками газеты и жидким мылом. И то не до конца. Черные пятна на руках держались несколько дней.

После этого подследственный проходит первичный медосмотр, или, на сленге, первичку, направленный на то, чтобы отсечь заразных задержанных от основной массы, - рассказал рентген-лаборант медсанчасти СИЗО. - Первым делом делается флюорография, чтобы выявить больных туберкулезом. Благодаря электронному аппарату «ПроГраф 4000» снимок сразу выводится на монитор. Таких аппаратов по области всего три: в СИЗО, а также в областном и Усть-Ордынском тубдиспансерах. Кроме того, сдается кровь на ВИЧ и на сифилис. Сразу определяют и группу крови. Также врач проводит анамнез-опрос и описывает особые приметы. Кстати, задержанные охотно делятся информацией о переломах, татуировках, шрамах и прочих приметах, поскольку понимают, что это поможет при опознании.

Ночь запомнится надолго

Ну вот все предварительные этапы и пройдены. Осталось получить вещи - и в камеру. Каждому из нас вручили две простыни, одеяло, матрац, подушку, наволочку, гигиенический пакет, кружку, ложку и две чашки (под первое и второе). Видимо, мы не смогли сдержать эмоций и некоторая брезгливость отразилась на лицах. Но заместитель старшего смены заверила, что журналистам выдают все новое. Мы успокоились.

Неожиданным испытанием стал перенос этих вещей в камеры. Они оказались тяжелыми и громоздкими, а ступеньки наверх - крутыми. Запыхавшиеся, мы устроили небольшой привал наверху, наплевав на правила СИЗО.

Поселили нас в камеру № 502. Никому не пожелаю услышать, как за спиной закрывается тюремная дверь. И обязательно с грохотом. С любопытством разглядывая новое жилище, мы обнаружили, что жить в камере СИЗО вполне даже можно. Есть двухъярусная кровать, стол с лавкой, телевизор марки LG, умывальник, правда с ржавой водой. В некоторых камерах есть холодильники, это как повезет. Нам повезло, хоть и класть туда было нечего.

Удивительно, но решетки на окнах ничуть не напрягали. Неожиданно обрадовало, что в камере было тепло. Чтобы не было скучно, задержанным выдают областные газеты. И два листа бумаги для написания заявлений. С правами и обязанностями, а также с правилами СИЗО можно было ознакомиться на листах, приклеенных к двери.

Были и неприятные сюрпризы. Первое: санузел в метре от кровати. Второе: обнаружили, что белье не новое, хоть и чистое. Подушка вообще оказалась жесткой, как кусок дерева. Кормили нас как всех задержанных, хоть мы и надеялись на определенную привилегированность.

Когда мы обустроились на новом месте, дежурная включила ночной свет. В камерах должно быть видно, что там происходит, даже ночью. Но ведь при таком ярком освещении спать невозможно, по крайней мере нам, не привыкшим к такому порядку. Поэтому с уверенностью можно заявить, что ночь прошла практически без сна. От ощущения полного одиночества нас спасало хождение сотрудников СИЗО каждые 15 минут и перестукивание с соседней камерой, куда посадили мужскую половину журналистов. Стены толщиной в метр прекрасно пропускали звук.

Пробуждение не принесло радости. В 6 утра включился телевизор. И, конечно же, на криминальной передаче по НТВ. Видимо, чтобы задержанные окончательно проснулись, через несколько минут заработало радио. Распотрошив гигиенический пакет, мы обнаружили антибактериальное мыло, такую же зубную пасту с триклозаном, зубную щетку и рулон туалетной бумаги. В общем, утро прошло в просмотре «Папиных дочек», областных новостей и музыкального канала.

Хватит с нас эксперимента!

Проверка камер происходит в 8 утра. Мы с замиранием сердца прислушивались к бряцанию ключей, нетерпеливо ожидая проверяющих. Когда же дверь наконец открылась, мы сразу заявили, что эксперимента достаточно и мы хотим домой. Однако проверку нам провели. Мы получили кучу замечаний: неправильно застелена постель, посуда не помыта. Но чтобы ее помыть, надо было съесть завтрак. И хотя тушеная капуста с чахлыми сосисками выглядела не так уж плохо, нам есть почему-то не хотелось.

По плану сотрудников СИЗО мы должны были во второй день пройти всех врачей, поговорить с психологом, чтобы исключить склонность к суициду. Потом нас ожидала прогулка. Но мы наотрез отказались и завершили эксперимент. На прощание с нами встретился начальник СИЗО Игорь Мокеев, с которым мы поговорили об условиях содержания подозреваемых.

На одного задержанного государство выделяет 5500 рублей в месяц, - рассказал Игорь Мокеев. - От этой суммы у него остается 1500-2000. Он их может потратить или в нашем магазине, или на лекарства больным родителям, или на погашение иска. Для нас главное - создать минимально приемлемые условия, чтобы содержать в СИЗО людей. Да, порядки у нас довольно либеральные. Но ведь задача СИЗО - изолировать человека, обвиняемого в преступлении, от внешнего мира. Мы не должны его перевоспитывать. Здесь ценят слова и действия, порядочность в отношениях.

Может быть, и в следственном изоляторе есть высокие моральные принципы. Но для себя я решила: больше в СИЗО не вернусь. Хотя сотрудники на это ехидно добавили: «Не зарекайся».

«Эх бабы, бабы, несчастный вы народ!» - восклицал герой популярного советского фильма. И с ним не поспоришь, когда смотришь на женщин, вглядывающихся в небо сквозь решетку окна камеры. 982 арестантки находятся сейчас в единственном столичном женском СИЗО. А ведь среди них есть те, кто еще недавно сам носил погоны и обладал властью «казнить или миловать» - сотрудницы полиции, прокуратуры, судов, тюремщицы, чекисты и разведчицы.

В женской колонии. Кадр документального фильма канала "Совершенно секретно".

Изменился ли их взгляд на мир, когда они поменялись местами со теми, чьи судьбы вершили? Кого винят в своей злой доле и о чем мечтают? Как отмечают 8 марта и что желают другим женщинам?

Обозреватель «МК» и ведущий аналитик московского УФСИН обошли камеры и спросили обо всем этом их обитательниц.

Праздник на то и праздник, чтобы даже в самом мрачном месте в самые сложные периоды судьбы стало хоть чуточку светлее. Вот и в единственном женском СИЗО Москвы почти все арестантки в приподнятом настроении. В меню на праздничный день – гуляш с гречкой, рыбные биточки с рисом, салат из свежих моркови и капусты. Несовершеннолетние девочки дарят нам сделанные своими руками подарки и ждут чаепития с тортом. Самые маленькие, живущие в камерах совместно с мамами, получили игрушки и памперсы.

Вообще жизнь всех женщин от мала до велика заметно изменилась здесь за последний год в лучшую сторону. В камерах – новые матрасы, подушки, одеяла, сотрудники, по словам арестанток, стали ответственней и человечней. Никто не спит на полу и не мучается от холода.

То, от чего страдают здесь теперь больше всего – несправедливость. И об этом больше всего хотят говорить даже в праздничный день.

Мы идем на этот раз в камеры, где содержатся бывшие сотрудницы правоохранительных органов, к женщинам, которые сами, быть может, еще недавно вершили чужие судьбы. Теперь они – заключенные, и могут переосмыслить прошлое и рассказать, случайностью или закономерностью стали их арест и теперешнее положение.

Одна из камер. Внутри двенадцать женщин. Далеко не все из них хотят рассказывать о себе. Кто-то уходит в сторону, молча и грустно смотрит на нас. Кто-то вставляет в чужой долгий разговор краткие резкие и злые порой реплики и междометия. А те, которые хотят выговориться, часто прерывают рассказ слезами, и, пока эти слезы утирают, другие продолжают говорить

Анжела - бывший следователь ГСУ ГУ УМВД, специалист по экономическим преступлениям. Выйдя на пенсию, женщина ушла в адвокатуру, однако инкриминируемые ей эпизоды относятся еще к поре работы в следствии, когда она возглавляла следственную группу. Обвиняется в мошенничестве и получении взятки. Об обвинении рассказывает подробно и рассудительно, с легкой иронией и тенью презрения. По версии следствия, за деньги Анжела и ее подчиненные, расследуя дело об обмане дольщиков жилья, признавали потерпевшими лиц, не имевших ущерба, тем самым незаконно представляя им право на получение компенсации. Вину сама экс-следователь отрицает полностью.

- «Сверху» поступила установка, чтобы было громкое дело против полицейских, - говорит она. - Так что никакой роли не могли уже сыграть ни личностные характеристики, ни почетные грамоты, ни награды, ни многолетняя работа… Всё было предрешено заранее, хоть я продолжаю оспаривать каждый шаг следствия, каждое незаконно вынесенное решение. Конечно же, под стражей это делать многократно тяжелей, чем на свободе. В этом – и цель того, что мы здесь, под арестом. В основном обвинения против нас строятся на показаниях так называемых «досудебщиков» (тех обвиняемых, кто пошел на сделку со следствием, надеясь таким образом добиться снисхождения). Наши доводы ничего не стоят против слов «досудебщиков». Поместить под стражу – надежда следствия сломить нашу волю и заставить оговорить себя или других людей.

Анжела под стражей два года. Впрочем, есть среди женщин и те, кто сидит уже три. Мы уточняем у нее - разве, будучи следователем, не приходилось точно так же помещать подследственных под стражу? Разве не было и прежде «палочной системы» (отчета показателями?) Неужели вы были человечным и справедливым следователем, а затем на смену пришли другие? Или изменилась сама система, сама практика?

Вы можете мне не верить, но многое изменилось, - задумчиво отвечает Анжела. - Водораздел прошел в 2011-м году, когда милиция стала полицией. Вы знаете, ведь раньше мы почти никого не брали под стражу. Или лишь по очень весомым причинам. Абсурдом казалось брать на несколько лет под стражу обвиняемых в экономических преступлениях: для следователя-профессионала в этом нет ни необходимости, ни целесообразности. Дело-то не развалится, если работать нормально.

Кстати, первый арестованный был у меня через шесть лет работы. Вы знаете, а ведь я прекратила много дел! Тогда было возможным прекращать дела без последствий для самого следователя. Конечно, были нюансы: в первом квартале было нельзя прекращать дела, а под конец года – можно. А потом началась «чистка рядов». Те, кто хотел работать, как раньше, - не проходили переаттестацию. На смену пришли дилетанты. Менее опытные, более управляемые, из регионов, более жадные и голодные, кого легко было вовлечь в коммерческие схемы и организовать коррупционные потоки.

8-е марта… Например, как раз перед 8-м марта арестовывают, скажем, 5-6 фур с контрабандными цветами. А накануне праздника – звонок из прокуратуры: снимайте арест! Пропускайте цветы! Никто из нас не шел никогда на это. А эти, молодые, они шли и снимали, они не привыкли думать о последствиях. Но в итоге и они сидят теперь рядом на тюремных кроватях. Вот они, наши дознавательницы. Ира, расскажи.

Нам спускали показатели, - вступает сокамерница. - 5 дел по такой статье, 5 – по такой, 5 – по другой. И вот, допустим, у нас только 3. Тогда мы звонили участковому, говорили: «Нужен бомж». Делали запрос в магазин, оттуда присылалась флешка якобы с записью совершенного преступления, но на самом деле никакой записи там не было. А мы описывали, расшифровывали, как будто есть. Спросят: где запись? Ответим: камеры неисправные, компьютеры старые. Но обычно никто не проверял.

Или вот эта статья 327 часть 3. Участковые сами находили, брали узбеков, киргизов, делали им левые патенты. Потом сами же их и арестовывали. Потом сами штрафы за них платили. Всё во имя статистики. А прокуратура… Что – прокуратура? Цена прокуратуры – за десять уголовных дел четыре колеса для БМВ. Мне не очень нравилось. Но начальник говорил: делай так, делай. Не хочешь делать – пиши рапорт на увольнение. Я хотела написать, но заартачилась, не для этого я училась в институте МВД. И вот – я здесь. А тут наших много было. Лена, Вика, два участковых… А система продолжает жить.

Понимаете, следователь от сомнительного предложения один раз может отказаться, - говорит бывший следователь СУ одного из московских округов Татьяна: - И второй раз может отказаться, если есть сила воли. А на третий скажут: увольняйся. Что, не хочешь увольняться? Ну что ж, ты сам так решил…

В камере есть даже эксперт. Часто на вашей памяти сажали женщин-экспертов? На нашей это едва ли не первый случай.

Отец хотел, чтоб я стала милиционером, у нас – династия, - начинает Катерина, эксперт-криминалист ЭКЦ МВД с 23 летним стажем, подполковник. - Поступила в адъюнктуру НИИ МВД, специализация – девятка, уголовный процесс и криминалистика. Научные статьи, конференции, в сфере деятельности – общение с адвокатами. Нарвалась на одного, оказался мошенником. Телефонный разговор шел в сфере графологии, подделки подписей, пожалела его, версия была такая: друг дал в долг большую сумму и потерял расписку. Можно ли восстановить документ, пройдет ли экспертизу подделанная подпись? Я сказала: нет, я такую экспертизу делать не буду.

Но да, я поделилась координатами тех, кто, возможно, стал бы. Мало ли таких контор? Это было в 2012-м году. Звонок от следователя раздался в 2015-м, когда я уже перешла работать в Министерство Обороны. Меня обвинили в том, что я сфальсифицировала подпись… за семь тысяч рублей.

«Досудебщик» оговорил меня, но условий сделки не выполнил полностью (отказывался затем от показаний, просил у меня публично прощения), так что получил 14 лет. Моя статья – «пособничество в покушении на мошенничество». Прокурор запросил мне 4 года, судья дала четыре с половиной. Почему дал больше запрошенного? Я не успела его спросить (грустно улыбается).

Вы знаете, с нами вообще беда, - резюмирует Анжела.- Наши дела расследует Следственный комитет, и его сотрудники прямо говорят: «Мы вас ненавидим. Вы будете сидеть. Мы вас будем сажать». Как будто создали специального монстра, который с удовольствием уничтожает тебя. Это такая организация, которая легко «продавливает» дела в судах, они ведь дела и против судей ведут.

Есть среди «бывших сотрудниц» и тюремщицы. Вот Тамара, прапорщик внутренней службы.

А я работала в московском следственном изоляторе десять лет. Вину не отрицаю: пронесла в СИЗО три телефона, получила за это 70 тысяч. Жилья не было, повышения по службе добиться не удавалось. Мне срочно нужны были деньги. Срочно… вы хотите узнать, зачем? Не хотите? Ну ладно… Хотела кушать. Вот просто так – «хотела кушать». Можете считать издевательством, но я не издевалась. Знаете, те, кто говорил до меня, взывают к справедливости. А я – к милосердию. Мне дали три года лишения свободы. Зачем? Я виновата, но кому я опасна? Я просила любое не связанное с лишением свободы наказание, я раскаивалась. Но мне дали три года лишения свободы. Я поеду в Кунгур отбывать наказание.

Для бывших сотрудниц правоохранительных органов создан специальный отряд лишь в одной исправительной колонии в России, под Кунгуром в поселке с говорящим названием Дальний в Пермской области. Это – очень далеко от Москвы. Не раз женщины обращались к ФСИН России с коллективной просьбой создать такой отряд где-нибудь поближе. В настоящее время их вопрос – в рассмотрении. Бывшие сотрудницы правоохранительных органов не могут остаться работать в следственных изоляторах в отрядах хозяйственного обслуживания, в отличие от других «первоходок». Закон запрещает.

Часто они обращаются с заявлениями «разбээсить» их, считать обычными арестантками, тогда они могли бы остаться вблизи от своих детей, мужей, пожилых подчас родителей. Ради этого они готовы трудиться с утра до ночи, мыть, красить стены, шить, готовить, подметать – лишь бы не уезжать под Кунгур. Но закон не знает такой процедуры – «исключить из бывших сотрудников». Если ты бывший сотрудник – то останешься им навсегда.

8 марта в газете «Петровка, 38» в 2012-м году про меня разместили статью, - вдруг вспоминает Анжела. - Большую, на разворот. Называлась «Ее выбор – следствие». Я так гордилась этой статьей в газете. Могла ли я подумать, что спустя шесть лет буду рассказывать о ней в СИЗО?

Еще одна «бээсница» - другая Татьяна. По ее словам, ей сделали недвусмысленное предложение подбросить меченые купюры неугодному руководителю, в кабинет которого она была вхожа. Возможно, руководителя хотели убрать для модернизированной организации коррупционных потоков.

Татьяне предложение не понравилось. Этим она не пришлась по душе УСБ по ЮЗАО. После множества перипетий, которые она пыталась пережить, многочисленных вызовов и опросов, ее вызвали в УСБ вновь, пообещав, что это – в последний раз. Там, по словам Татьяны, у нее стали отбирать телефон и диктофон, били руками и ногами, выламывали гелевые ногти, с силой зажимали между собой на диване. Это делали мужчины, сотрудники.

Татьяну увезли в больницу по «скорой». Об этом тогда она рассказала одной газете. Через месяц ее арестовали (обвинили в мошенничестве), при этом дом был окружен силами ОМОН, а ГУ МВД по Москве подало против Татьяны гражданский иск о защите чести, достоинства и деловой репутации, требуя опровержения сведений, изложенных в интервью. Гражданское дело Татьяна выиграла, но с тех пор уже больше двух лет содержится в СИЗО, постепенно теряя подорванное здоровье.

У нас есть молодая женщина, она не готова пока говорить, - хором вспоминают арестантки. - У нее, когда ее привезли в СИЗО, вся грудь была лиловой. Вы видели когда-нибудь, чтоб женщину били так, чтоб грудь была как одна гематома – от ключиц до сосков? Вот так ее били…

Меня били всего один день, а ее – три, - добавляет Татьяна. - Я докажу свою невиновность, выйду, реабилитируюсь и больше ни ногой в правоохранительные органы! Хватит.

А я всё докажу – и вернусь, - говорит Екатерина. - Я буду работать про профессии. Это – моё призвание и мой долг. И стране я нужна.

Господи, как стыдно… стыдно за наше следствие, - снова вступает Анжела. - За то, что за показателями не видят и не слышат людей, калечат, ломают жизни… Была Профессия. Было Наставничество. Стало наушничество. Стало стукачество. Не к кому прийти с проблемой, за советом. Побеседовал по душам? Напиши на собеседника рапорт первым, пока он не написал на тебя…

Вы спрашивали, что женщинам на 8-е марта пожелаю? Лучше мужчинам. Ведь было сказано: в жизни надо любить трех женщин – свою мать, мать своих детей и Родину. Что ж вы не любите-то нас так?.. Кому это я? Да всем. В первую очередь – Следственному комитету. Но так будет всегда, пока суды не начнут реально контролировать эту систему. Когда закончится эта круговая порука. А нужно ли им это?

Еще когда женщины работали следователями и ходили в СИЗО, сотрудники «Бутырки» провели им экскурсию. Показали камеры, где когда-то расстреливали, и сказали: «После тех событий здесь деревья желтые, осенние всегда. Они это видели, они это помнят, и с тех пор они пожелтели и никогда больше не станут зелеными». Многие женщины с тех пор никогда не забывали про те деревья. И сейчас они мечтают, чтобы однажды, весной, они зацвели. А самих женщин отпустили к детям и мужьям хотя бы по амнистии.

(Minghui.org) Я практикующая Фалуньгун, которая в течение трёх с половиной лет, (с 2001 по 2004 гг.) была заключена в женской тюрьме Шанхая. Оглядываясь назад на те события, и узнав о том, что правительство санкционировало извлечение органов у практикующих, я вспомнила, что в тюрьме ввели подозрительный и всесторонний медицинский осмотр для всех практикующих Фалуньгун.

В первой половине 2003 года власти тюрьмы вдруг неожиданно заявили, что все задержанные практикующие Фалуньгун будут проходить медицинское обследование. Четыре больших автобуса, оборудованные современными медицинскими приборами, были припаркованы за воротами тюрьмы, где мы были заключены.

В тюрьме Шанхая располагаются пять женских отделений. Практикующих выстроили в ряд для прохождения медицинского осмотра, и только по одному запускали в автобус. Охранники внимательно следили за тем, как практикующие входят и выходят из автобусов.

Мы проходили полное обследование, включая проверку зрения и роста. Также были сделаны УЗИ сердца, лёгких, печени и почек, взяты образцы крови и мочи и проведены гинекологические осмотры. Больше всего брали кровь на анализ. Когда мне делали УЗИ, врач, проводивший его, выглядел немного удивлённым.

Он сразу же позвал нескольких врачей и охранников. Когда они шептались, я слышала, как кто-то из них сказал: «Её желчный пузырь не в очень хорошем состоянии. Он полон камней, это бесполезно». Они спросили меня, чувствую ли я какие-нибудь неприятные ощущения в районе желчного пузыря. Я сказала, что ничего не чувствую. Они переглянулись и ничего не сказали.

Один охранник заметил: «Посмотрите, насколько хорошо правительство относится к практикующим Фалуньгун. Правительство предоставляет вам полное медицинское обследование. Это делается только для практикующих. Даже мы не получаем его».

В тюрьме было заключено около 100 практикующих, и медицинские осмотры продолжались несколько дней. Врачи приехали на автобусах, и мы не знали, откуда они прибыли. Они общались только с охранниками. Мы находились под постоянным наблюдением, и нам не разрешалось разговаривать друг с другом.

В то время мы не знали, что под руководством компартии Китая стали проводиться операции по извлечению органов у практикующих. Однако мы отметили, что некоторые практикующие, которые не были жителями Шанхая и отказались раскрывать свои имена, были просто пронумерованы, и после прохождения медосмотра их увезли в неизвестном направлении. Мы думали, что их перевели в другое учреждение. Теперь мы понимаем, что они, возможно, были убиты ради их органов.

Я вспоминаю, как один из охранников попросил меня снова пройти проверку зрения. Я спросила: зачем, я прекрасно вижу. Но они стали укорять меня, говоря: «Разве ты не говорила, что хотела попасть к окулисту?» Я отрицала это, и они ничего не ответили.

Охранники заставили меня стоять возле ворот тюрьмы и ждать автомобиля, который должен будет меня забрать. Машина не приходила. Тем временем я продолжала повторять: «Зачем мне снова проверять своё зрение? Мне это не нужно, мои глаза в полном порядке». Они стояли и ничего не говорили. Через двадцать минут машина так и не появилась, и они неохотно отвели меня обратно в тюрьму.

«Мне позвонили напрямую оттуда, из СИЗО. Потом она (звонившая арестантка - V) сдала сотовый телефон. Она написала заявление о том, что начинает голодовку. Она жаловалась на унижения, на «дрессировку», на незаконные требования администрации», - сказала Vласти Семенова.

По словам правозащитника, «незаконные требования» заключались «приседаниях» и «раздеваниях». «Женщины рассказали, что проверки, которые у них проводятся, проходят в унизительной форме. Бесконечная дрессировка, как собак. Незаконные требования администрации. Во время досмотра - приседания, раздевания. Чуть ли не в гинекологическое кресло сажают. Медосмотр снимают на камеру. У меня вопрос: зачем нужен такой обыск, если это закрытое учреждение? Туда в принципе ничего не может попасть незаконно», - говорит Семенова.

Два дня назад директор департамента государственного языка и информации министерства внутренних дел (МВД) Алмас Садубаев в официальной рассылке для СМИ опроверг заявление Семеновой о голодовке и избиении женщин в учреждении ЛА-155/1 в Алматы. Он сообщил, что одна из арестованных была водворена в дисциплинарный изолятор за неоднократные нарушения режима содержания. «Трое ее сокамерниц, в том числе беременная, в знак протеста нанесли себе незначительные раны. Голодовку никто не объявлял, вены не вскрывал. В присутствии руководства ДУИС по городу Алматы, представителя органа прокуратуры медицинскими работниками проведен медицинский осмотр вышеуказанных женщин, телесные повреждения не выявлены. По данному факту МВД проводится служебное расследование», - сказал Садубаев.

В телефонном интервью Vласти на вопрос о том, какова цель служебного расследования МВД, если информация уже опровергнута, Садубаев ответил: «Это я не могу сказать вам точно. Вообще заранее ничего не могу сказать». Кроме того, Садубаев сообщил, что рассылка об опровержении голодовки и избиении женщин в СИЗО была основана на служебном расследовании ДУИС, сейчас же расследование проводит МВД. «Специальное служебное расследование проводится министерством внутренних дел. Это не ДУИС, не КУИС, а само министерство, мы проводим», - дополнил Садубаев.

Семенова, в свою очередь, настаивает на своем. «Это не мое голословное утверждение. В случае чего я все смогу доказать. Я прекрасно отдаю отчет своим действиям. Когда я звонила в прокуратуру, мне сказали, что будут связываться со мной, держать в курсе, но пока ничего не было. Мне это обещали. И эту запись я могу потом в прокуратуру тоже предоставить», - подчеркнула она.

Слова Садубаева о том, что одна из арестанток попала в изолятор за неоднократные нарушения режима, она прокомментировала так: «Что является нарушением по их понятиям? Законные действия администрации или незаконные? Зачастую это незаконные действия».

К моменту написания поста Семеновой - 9 января - женщины, по ее словам, голодали уже четыре дня.

«После моего заявления пришел (в СИЗО - V) прокурор. Из ДУИС приехали. Вечером приехали сотрудники службы безопасности, официально взяли заявления (о нарушениях - V). Они там написали о факте вымогательства еще», - добавила Семенова.

Девушка в камере 6-го изолятора спрашивает: а мне только про этот СИЗО надо рассказывать? А можно я вам про СИЗО-2 Старого Оскола, что в Белгородской области расскажу? Я так много могу рассказать... Вот, например, привезли меня туда, говорят: иди в душ! Она пошла. Ей включили холодную воду и говорят: мойся! Она говорит: холодная слишком... Они давай ее матом ругать. Она не стала мыться идти. Так и не помылась.

Потом баланду приносят. Там странное меню, очень. В первый раз она в борще болт нашла. Во второй в супе - муху. Еще в еде часто штукатурка бывает - ремонт идет. Или краска со стен. А один раз попалось что-то черное. Непонятное. Положили на лист бумаги, высушили. Вроде, уголь... Песок очень часто в еде бывает. Камера медработнику говорит: это всё есть нельзя. Вот попробуйте! Женщина возмутилась: что вы по каждому поводу нас дергаете? Я не обязана это пробовать!

Потом стали в коридоре сварочные работы вести. Дым густой в камеру потянулся. Камера задыхается. Сорок минут стучала ногами в дверь, пока кто-то подошел и переселил временно в другую камеру.

Крысы бегают. Страшно.

Администрация говорит: крыс морить нет у нас средств. Каких-то голубеньких таблеточек. Потом, вроде, появились таблеточки. Надо с пшеном их перемешать и в щели засовывать.

Еще иногда проводят с заключенными профилактическую работу. Входят после отбоя в камеру и требуют построиться. Слишком медленно со шконки спрыгиваешь - бьют дубинками по ногам. Синяки остаются - да им всё равно. Ничего им не будет... Гулять водят на 15 минут, не больше. О часе никакой речи не идет.

Здесь, в Москве, еще ничего, здесь не бьют, крыс нет, еда нормальная. Позволяю себе усомниться. Только что в большой камере мы застали ужин. Такая рыжая масса невнятной консистенции. Говорят, сухая картошка с овощами. Свежую еще не выкопали, поэтому пока надо есть сушеное. Прошу ложку, пробую. На мой взгляд, это несъедобное что-то. Впрочем, говорят, сейчас еще рыбу дадут. Рыбы я не дожидаюсь, а вот это овощное рагу кушать не надо. Я спрашиваю заключенных (40 женщин в камере) - вы хоть это едите? Да, да... Только чуть-чуть улыбаются и еще капельку глаза закатывают.

Не понимаю я, отчего в наши продвинутые дни такой вот штукой надо людей кормить. Ну да, они заключенные. И преступления если не все, то многие, совершали. Ну и чего теперь? Почему нельзя приготовить и дать женщинам ну хоть картошку с котлетой? Ведь с этого и начинается глобальное неуважение к человеку - нельзя его кормить, как свинью, если не хочешь, чтоб он этой свиньей себя ощущал...

Ну ладно. Девушка, кст, сидит по ст. 126 УК РФ - похищение человека. Она говорит: похищение мужчины. Это близкий друг ее подруги. Я не поняла, какая-то странная история. Они посидели, потом она с подругой уехала, а мужчина этот подался с товарищами в Москву на заработки, штукатур он вроде. Вернулся через день. Но ее уже тем временем уже обвинили в организации похищения человека. У нее, кст, трое детей, из них один приемный. У потерпевшего к ней претензий нет. Но это с ее слов, разумеется, фигня сплошная. Надеется скоро выйти, когда недоразумение разрешится.

Камера моей коллеги по ОНК Качаловой Людмилы, теперь в ней уже не два человека, а пять. Раскладушка. В СИЗО серьезный перелимит, всех уплотняют. У Качаловой опасно высокое давление. С делом она ознакомиться не успела, десятый том так и не видела. 9 июля к ней приходит помощник следователя и требует, чтоб она подписала, что обвинительное заключение выдано ей было 5 июля. Она отказывается, естественно. Тот говорит: ты отсюда не уйдешь, пока не подпишешь (а дело вообще уже передано прокурору, Качалова об этом узнала позже). Ну, ей стало плохо, кое-как через несколько часов вернули ее в камеру при помощи врача, а тем временем составили акты, что она от подписи отказалась.

А 12-го приходит к камере Качаловой оперативная сотрудница, майор... (фамилия известна, пока не буду ее называть) и давай в кормовое окно требовать, чтоб та подписала, что получила какие-то бумаги. Сами бумаги не дает. Качалова отказывается. Та начинает ее материть, на чем свет стоИт, угрожать, еще что-то... В общем, Качалова с ее давлением падает в обморок, та продолжает орать. С Качаловой в камере девушка, оперативница, заключенная, видит, что той совсем плохо, вся синяя, пульс почти не прощупывается. Девушка решительная, говорит: вы же знаете ее диагноз, вы ее буквально сейчас убиваете, требует для Качаловой врача. Злая женщина-майор говорит типа фигвам. Тогда девушка лезет на окно и давай в него кричать, что человек умирает, нужен врач. Другие камеры поддерживают, тоже давай орать. Прибегает фельдшер, вызывают "скорую". Злая женщина врачам говорит: это всё концерт, Качалова - убийца, ее вина уже доказана, не слишком сильно тут старайтесь. Та лежит на полу, рядом с ней девчонка сидит. Злая женщина говорит: я тебя в душегубку за это отведу. И действительно, сунули ее в какую-то камеру без окон и вентиляции, обложенную кафелем, ни кровати там нет, ничего. Но уже вмешались другие офицеры, заведующая медчастью. Через час забрали ее из той комнаты.

Ну да, заведующая медчастью подтверждает: у Качаловой был гипертонический криз. Ну откачали ее как-то. Но, говорит: уже меры приняты, виновные наказаны, да.

А мотив простой: следствие пропустило все сроки продления, обманули прокурора, что Качалова с делом ознакомилась, по идее из-за пропуска сроков ее вообще по закону должны были освободить. А так она ни ходатайств, ничего не успела в прокуратуру заявить. Видимо, следствие нашло выходы на оперативницу СИЗО, а та решила надавить на Качалову. чтоб ошибочку это поправить. Такие вот дела. Суд присяжных будет у нее. Ну, посмотрим.